[snowstuck]

Адресат:  Entropist

Автор:  Piero_Toki
Пейринг или персонажи: Гамзи/Канайя
Рейтинг: PG-13
Жанр: АУ, романс
Размер: мини
Предупреждения: ООС
Комментарий: Автору очень жаль, что не получилось отразить именно черные отношения, простите, бабка пишет, как умеет.
Заявка: 2. Что вы хотите получить в подарок:
а) Авторский фик, перевод;
б) Эридан <3< Непета или Канайя <3< Гамзи;
в) Не меньше PG-13;
г) Кисмесис, превосходные черные отношения; можно с устоявшимися отношениями, можно с только начавшимися.

Бон-Бон, возвещают часы на городской площади. Идет снег. Но он почти не долетает до перрона, тая в дыму от поездов. Снежинки растворяются в дыхании людей, на их волосах, на руках в аккуратных перчатках, обделанных мехом по последней моде; на полушубках. Граненые формы путаются в складках юбок, не в силах выбраться из плена плотных бархатных тканей, тают. Только-только наступал 1920 год. Амия, страна технической революции, входила в эту эпоху, неся за собой перешептывание предателей. Амия медленно, но верно шла к восстанию. Она уже начала менять свой облик, но пока лишь чувствовался слабый запах дыма предвещающего пожара революций. Казалось, что почти все жители Амии устроили громаднейший спектакль со своими масками. Все слышали лишь напряженное молчание властей, отказ давать комментарии по поводу недавнего митинга на главных улицах, но казалось, что это никого не беспокоит. Все умело играли свои роли, все также продолжая жить так, будто бы ничего не случилось. Революция не предвещала ничего хорошего аристократии Амии, лишь голод, разорение и страх. Революция должна была открыть путь в новую эпоху. Свержение короля помогло бы прорубить окно в ВОС (Всемирный Общенациональный Союз), а мятежники- бурная рабочая сила – стали бы голосом этой страны. «Долой Короля Амии! Пускай правит народ! Власть народу! Да здравствует демократия!» - кричали люди на прошедшем месяц назад митинге. Митинг разогнали, чем вызвали цепную реакцию у всего народа. Общество начало медленно разлагаться. На стороне протестующих оказалась и аристократия. Разорившиеся, бедные, вынужденные работать аристократы и более сильные и влиятельные люди, пользующиеся революцией в своих интересах. Молодые амбициозные юноши, соблазнившиеся романтической идеей о всеобщем равенстве и либерализме, устраивали лекции, помогали рабочим реализовывать свои встречи, закрытые заседания. Общество начало разделяться, разлагаться и гнить. Амия начала гнить.
***
Прибывал поезд, и голос звонкий молодой, отчетливый раздался на платформе 4.
«Скорый поезд Лапнес-Мия пребывает на платформу номер 4. Пожалуйста, будьте аккуратны и не заходите за красную линию». Молодая девушка, изящная в своем длинном тонком пальто и в зеленных кожаных сапожках, стояла на перроне. Глядя вдаль, она спокойно держала изящные тонкие руки в муфте. Спокойствие выражала вся ее фигура в идеально выглядевшей одежде. Легкий ветерок трепал перышко на шляпе. Снег перестал идти и лишь небо казалось пасмурным и громадным серым замком. Девушку звали Канайя. На железнодорожном вокзале она ждала юношу. Юношу, который должен был привезти с собой перемены в ее жизни.
***
В ресторане было шумно, накурено. Дамы с мундштуками, мужчины с портсигарами. На каждом столе стояли пепельницы. От дыма кружилась голова. Гамзи по старой привычке уступил сначала место даме, а после, взяв меню со столика бара, положил его пред Канайей. Она задумчиво посмотрела на красную обивку меню. Золотые буквы блестели как настоящее золото, но на самом деле были всего лишь краской. Она оставила выбор за Гамзи и спокойно расправила салфетку на коленях, пока юноша заказывал чай и шоколад. В памяти Канайи промелькнуло то время, когда она еще жила со своим воспитанником в особняке. Как учила его Альтерианской литературе, преподавала труды великих физиков, биологов, передовые теории возникновения жизни в мире. Она вспомнила его еще не сформированным подростком лет 16, худощавым, долговязым, неуклюжим. А еще она вспомнила, как как-то раз, она получила записку, в которой Гамзи изъяснялся на чистом старо-альтернианском диалекте, которому она, на памяти самой Канайи, не учила его. В записке говорилось о желании встретится, желании увидеть Канайю вне занятий и семейных ужинов. Записка – была дерзким, непозволительным жестом для Гамзи, по меркам аристократии. Очень важно было сохранять чистоту крови. В отношения разрешалось вступать только с более высшекровными или же девушками или юношами одной с тобой крови. Но Канайя пришла. Пришла молча, спокойно, лишь шумело ее пышное платье гувернантки, ровно в полночь, как и просил молодой наследник. Именно тогда она услышала, что он влюблен, влюблен без памяти. А в зале все так же было шумно и накурено. От ее чашки пахло мятным чаем, а на блюдечке лежал шоколад. Они сидели молча, каждый погружен в свое. Он чертил что-то у себя в записной книге, она погружена в воспоминания. И казалось, что общих тем не было. Хотя на самом деле они были. И их было достаточно, чтобы не замолкнуть еще пару дней точно. У Канайи было достаточно вопросов, чтобы заглушить собственные воспоминания, но она держала их при себе, откладывая, словно и не стремясь их задать.
-Мы скоро выступаем – сказал Гамзи, откладывая записную книжку и закрывая ее на резинку. Он сделал глоток чая и поднял глаза на девушку. Девушка лишь кивнула и тихо спросила:
-Насколько скоро? Могу ли я предположить, что это произойдет до твоего следующего отъезда на Сторону? - она отпила из чашки с ароматным чаем, отламывая плитку шоколада.
-Достаточно. Я больше никуда не поеду. Как твои дела? – он улыбнулся. Шрамы на его лице чуть натянулись, стали более фиолетовыми. Казалось, что тонкая, едва заживающая, кожа лопнет и капельки фиолетовой крови вновь потекут по лицу.
-Все хорошо. Мартина умерла, защищая мужа, хотя могла бы не делать этого. Он был покойником еще тогда, когда вышел на митинг с оружием и напал на офицера Амийской армии. Это достаточно глупый поступок для такой рассудительной девушки, как Мартина,- безэмоционально сказала Канайя. Но в ее спокойствии можно было усомнится, так как пальцы, сжимавшие белую фарфоровую чашку дрогнули. Она волновалась, хотя не показывала этого. Она не думала, что показывать эти эмоции было бы достаточно правильно, так как находила бессмысленным в лишний раз напоминать Гамзи, что он и она по разные стороны баррикад. Она вновь вернулась к воспоминаниям. Хмурый четверг октября. По радио беспрерывно говорят о беспокойствах в стране. Кто-то пустил слух, что на площадь скоро соберутся митингующие, ищущие правды и справедливости. Утренние занятия после завтрака, после езда на лошадях, обучение стрельбе и этикет. Обед, литературные чтения и ужин. Все строго по расписанию. Канайя не любила сюрпризов и считала, что стоит держаться порядка, несмотря на нависшее над страной напряжение. Отец Гамзи стал позднее возвращаться домой, а мать – более рассредоточенной. Кажется она заболевала. Она казалась бледной и без конца пила капли, что прописал ей врач.
-Он был из Наших? – улыбка на лице Гамзи погасла, тонкая кожа на шрамах перестала натягиваться, будто бы вот-вот лопнет, но напряжение на лице осталось. Оно было другим, казавшимся безумным из-за этих странных трех шрамов и вечно суженных зрачках Гамзи. Он достал флягу с разбавленной слизью и сделал глоток, расслабляясь.
-Да- она подняла нефрит глаз и прошлась холодным, спокойным взглядом вдоль шрамов на лице юноши. Их он получил в схватке с офицером Непетой, которая пробралась в их лагерь, чтобы доложить властям о положении сил. Тогда, как он писал в письме, он лежал три дня при смерти, поэтому приехать не мог. Оказалось, что лезвия были смочены кошачьим ядом, смертельным для высшекровок. Тогда Канайе казалось, что если она потеряет Гамзи, она переживет, но с трудом. Тролли не умирают, если умирает кто-то другой. Но она была точно уверена, что на некоторое время потеряет почву под ногами. Ей будет крайне сложно в этом мире. Мире революционного пожара, где она частичка аристократии, приговоренной к уничтожению. Мир ее предал. Предало ее время. Можно было пойти и посвятить жизнь революции, чтобы выжить. Чтобы подобно крысе прятаться от глаз своих родных, уничтожать их. Но принципы, честь, достоинство. Все то, в чем она была воспитана и в чем выросла. Она не могла предать все это ради того, чтобы выжить. Она была готова страдать и умереть за принципы и короля. Но она никогда бы не пошла на смерть намеренно. Она не так глупа, хотя и принципиально горда.
-Ты же жила с Мартиной? – Гамзи почти допил свой чай, а шоколада на тарелке осталось совсем чуть-чуть. Канайя не заметила, как съела почти его весь за своими размышлениями. А вокруг все так же было шумно, накурено и противно. Гамзи ненавидел весь этот табачный дым, он отождествлялся у него с запахом горящего мяса. Он пах омерзительно и сам табак на вкус был омерзительным, щекочущим нос и не приносящим ничего кроме ощущения горечи на языке. Для Гамзи, который очень редко предавал чему-то значение Табачный дым был неприятен. Его дед, Хайблад, умер из-за того, что слишком много курил. Недостойная смерть, глупая и недостойная. Такой смертью мог бы умереть какой-нибудь низшекровка, но не высшекровка, не Хайблад – гроза королевского двора.
-Да, ко мне часто приходят офицеры, проверяют. Говорят не волноваться, хотя я уверенна, что они приходят каждый раз в надежде найти в моей квартире что-нибудь, что помогло бы им осудить меня как врага народа, - они взялись за руки. Гамзи ощутимо сжал руку Канайи, теперь волновался он. Теперь его очередь волноваться. По сути, у него не осталось ничего кроме нее и Революции. Он помнил отъезд, такой скорый, похожий очень на побег. Дворецкий быстро собрал вещи Канайи и молодого хозяина, а родители, расцеловав сына на прощание, вверили его в руки молодой гувернантки. Гамзи помнил, как смотрел на уходящий из вида особняк, как быстро скакали лошади их повозки, и как Канайя одергивала его, чтобы он не стоял на коленях на кушетке, так как может упасть, когда их коляска будет ехать по ухабам. На душе было противно, потому что он понимал, что уезжает навсегда, он чувствовал это. Там в его прошлой жизни было спокойно, тихо и пахло морем, так как особняк находился у в нескольких километрах от моря.
-Сегодня они должны прийти? – Чай почти допит, шоколад был съеден. На улице было холодно, но они все равно пошли пешком до квартиры Канайи. Несколько кварталов на пару часов. Хватит, чтобы замерзнуть, если идешь в одиночестве, но если вдвоем, общее чувство греет вас, будь то дружба, преданность и любовь.
Канайя любила эти зимние прогулки с Гамзи. Пускай и поменялся окружающий их пейзаж, вместо парковых тихих аллей шумный, вступающий в период индустриализации город. Пускай вместо тонких тропинок, широкие асфальтовые дороги. Но Девушке достаточно того, что Гамзи рядом. Чувства действительно греют, пускай Канайя никогда не была фанатом таких сентиментальностей.
***


Был рассвет. Тусклый свет пробивался сквозь жалюзи, а тонкие пальцы девушки скользили по торсу юноши, описывая невидимые узоры. Девушка лежала тихо, почти не подвижно, на плече юноши и слушала. Канайя слушала пульс сердца Гамзи, слушала его дыхание. Сердце у Гамзи будто бы часы всегда било один и тот же ритм. Она не спала, только тихо, умиротворенно дышала, закрыв глаза.
-Когда вы выступаете? - прошептала она поднимая свои нефритовые глаза, поймавшие в ловушку пару лучей предрассветного солнца.
-Сегодня. В девять мы начинаем.
-И ты должен идти? – в голосе спокойствие. Ни нотки волнения, ни звука беспокойства. Дыхание Остается таким же спокойным, уравновешенным. Канайя не может волноваться. Ей бы было очень сложно каждый раз с ним встречаться, если бы она все время волновалась. Гамзи часто забрасывали на горячие точки, а сопротивление антиреволюционного движения революционерам становилось все жестче. Всегда была возможность, что его убьют. Но почему-то Канайя точно знала, что еще не пришло время. Еще рано. До сегодня. До того, как подняла глаза и посмотрела в его глаза, казавшимися такими спокойными раньше. Сейчас эти глаза стали другими. Не грустными, не печальным. В этом взгляде была та взрослость, что когда-то видела Канайя в глазах его родителей и своих хозяев до их смерти. Такими же глазами они смотрели на нее, когда она, взяв младшего Макару, бежала с ним из фамильного особняка к своей подруге. А сейчас Гамзи смотрел на нее таким же взглядом, не пытаясь скрыть его. Девушка привстала на постели, надевая на обнаженное тело шелковый китайский халат с нефритовым и алым драконом не нем. Ей почему-то было спокойно. Она не волновалась ,не беспокоилась. И нее было горечи, что бывала у молодых пар, когда они оказывались по разную сторону баррикад. Канайя не считала целесообразным мешать Гамзи, сдерживать его. Гамзи был достаточно взрослым. И только сейчас она поняла, что он окончательно повзрослел. Он не был романтиком, каким бы мог показаться сначала. Он действительно ВЕРИЛ и он был НЕ ОДИН. У него за спиной были сорванные жизни, убитые товарищи и готовые сражаться до конца друзья. Он встал на кровавый путь революции мальчишкой. Но Канайя была по другую сторону. Она не смогла бы никогда разделить этого убеждения. Этой борьбы. Она была другая.
-Да – он сел на кровати, взлохмачивая свои волосы, совершенно не стесняясь своей наготы. Гамзи доверял Канайе. Гамзи понимал слишком отчетливо, что им надо расстаться, но тоже, он думал ,что слишком рано, рано для того, чтобы разойтись, расплести нефритовую нить Аристократии, пережитков старых времен, и ярко алую, революционную. И все это их жизни. Все это похоже на искаженное отражение того, за что они воют. За что воюет Гамзи и его друзья, его соплеменники, единомышленники. Слишком рано. Было. До того, как он увидел солнце, восходящее на горизонте, силуэт Канайи на фоне этого рассвета, будто бы с нимбом над черными, как смоль волосами, идеально стоящими даже после того, как были некоторое время примяты. Он увидел ее, как музу, как прекрасную богиню из греческого пантеона, о котором читал в детстве. Именно она была цветком Аристократии для него. Цветком, напоминавшем о прошлом. О прекрасном детстве, о первых серьезных приключениях. Она была холодной, спокойной и размеренной в своих эмоциях личностью. Но она не была для него всем. Она не могла стать для него всем. Он отдал свою жизнь и волю Революции. Он был одним из тех, кто изменит эту страну к лучшему, кто поведет ее за собой. Он был щепкой для костра перемен.
-Я помогу собрать тебе чемоданы- голос Канайи не был грустным. Она просто ловкими и точными движениями раскрыла чемодан, а там…
Там лежала шашка, шапочка с знаком революционного движения «Демократы» и пара сменных вещей. Мыло, щетка, полотенце и паста.
-Не надо, я налегке- он засмеялся, почесав затылок, и посмотрев на девушку более весело. Он почувствовал, что она поняла. Что она все сама поняла. И он был счастлив. Их пути расходятся, но ни он, ни она не испытывают горечи сожаления. Лишь тени в преддверии рассвета казались мрачными, томными и болезненно-грустными. Им не зачем было грустить. Гамзи и Канайе. Им это было понятно. Только тени до сих пор этого не поняли.
Когда Гамзи умылся, оделся и собрал все нужные вещи, Канайя уже была одета и причесана. Она прикрыла за ним дверь, а солнце уже почти полностью встало. Девушка быстро собрала вещи. И лишь на мгновение она застыла, прежде чем выйти из квартиры. Ее взгляд упал на окно, из которого доносились залпы ружей королевского охранного отряда и взрывы шашек революционеров.

***
Наступил 1920 год. Революционеры добились своего. Королевская власть была свергнута, монархия повержена, Аристократия была отрезана от королевского двора, лишена поддержки. Аристократия вымирала и уничтожалась.
Среди отряда очистки был Гамзи. И скорее всего он хотел не убивать аристократов, а иметь возможность вновь пересечься с Канайей, дать ей убежать, чтобы знать, что она в порядке. У него не было знакомых, чтобы узнать где она, что с ней. Но поговаривают, что в день, когда свершилась «Месть Народа», самая кровавая революция за всю историю Амии, на последнем поезде уехала девушка в нефритовом, казавшимся слишком ярким в алом огне пальто.